«Спутник» владислава третьяка
Отыскал среди старых журналов и книг, маленький по формату журнал Спутник от декабря 1986 года. Было такое издание, именовало себя дайджест советской прессы.
Видимо, отец когда-то почитывал подобную прессу.
На мою радость, в журнале оказалось сравнение Владислава Третьяка образца 1974 года и 1986 года. Интересно почитать, потому что ни до, ни после, я таких откровений Третьяка не читал.
Имя Владислава Третьяка в хоккее значит столько же, сколько имя Пеле в футболе, Юрия Власова в тяжелой атлетике. Пятнадцать лет защищал Третьяк ворота сборной СССР. В ее составе он трижды становился Олимпийским чемпионом и десять раз победителем мировых первенств.
Предлагаем вниманию читателей отрывки из материала, напечатанного в «Спутнике» в 1974 году, и заметки прославленного вратаря, написанные им полгода назад.
«Этого мальчишку в ворота сборной?»
Так уж сложилось в советском хоккее. Незаменимых нападающих в сборной не было никогда. Защитников тоже. А основной вратарь всегда был один.
Но если раньше вратари сначала становились взрослыми, а уж затем незаменимыми, то Третьяк сделался незаменимым до того, как стал взрослым.
В 1972 году один из канадских тренеров накануне матчей СССР – Канада воскликнул: «Этого мальчишку вы ставите в ворота сборной? О, я ему не завидую.
Ведь вратари – словно доброе вино: чем дольше выдерживается – тем лучше».
Прошло два года, и, несмотря на то что Третьяку только исполнился 21 год, те же канадцы ставят его вровень с сильнейшими голкиперами профессионального хоккея. Да, он молод и ни от чего не устал.
Даже на вопросы назойливых журналистов отвечает с удовольствием.
— Хоккейными вратарями обычно становятся неудачники… Кто плохо катается на коньках, того и ставят в ворота.
— Я отлично катаюсь на коньках, но с детства мечтал быть вратарем и больше никогда нигде играть не пробовал. И вряд ли когда разочаруюсь в выбранном мной амплуа.
Думаю, что лучшей доли в спорте быть не может.
— Чего же тут хорошего? Ведь положение хоккейного вратаря сродни положению человека, которого каждый день по несколько часов осыпают градом кирпичей.
— Ну и пусть осыпают. А я их все ловлю или отбиваю. Должен поймать.
Нападающие могут промахнуться, им – ничего, еще раз предоставится возможность бросить шайбу. Я же на ошибку не имею права. Что бы потом я ни сделал, гол мне не спишется.
В игре неотрывно слежу за шайбой. Я не умею, не могу научиться расслабляться.
Поэтому весь матч бываю как сжатая пружина.
Четыре года несет Владислав свою ношу (до восьмидесяти матчей за сезон), не чувствуя ее тяжести. Он молод, и ему все нипочем. У него громадный запас нерастраченных сил – духовных и физических.
Он одарен талантом и не обижен трудолюбием. И с щедростью молодости не умеет жить, оставляя что-то про запас».
«Спутник» №11, 1974 г.
«Я благодарен спорту»
Два года назад я простился с хоккеем , но до сих пор меня спрашивают: не тянет ли снова на лед? Отвечу однозначно: нет.
За это время я ни разу не испытал желания опять надеть вратарскую маску. Пресытился хоккеем? Может быть.
Я и сейчас не научился отдыхать на игре. Переживаю за ход поединка не только эмоционально, как болельщик, но и физически, психологически, как игрок.
После таких «болений» знакомое чувство утомления в мышцах, будто сам стоял на воротах. На льду я был двадцать два года из тридцати трех. Страшно подумать. Передышки за это время мне почти не давали.
А характер у меня такой, что к любому матчу, второстепенному, незначительному, готовился, как к самому серьезному испытанию.
Теперь можно признаться: я очень устал. Пятнадцать лет в ЦСКА и в сборной. Без замены. Дублеры приходили и уходили. Три поколения полевых игроков сменилось.
Четыре Олимпиады. Все ответственные матчи с профессионалами. Чемпионаты мира. Турниры на приз газеты «Известия»…
Мне было очень тяжко пятнадцать лет оставаться первым вратарем. Это такой груз… Десять лет назад меня спросили: ну, а если все сначала – пошел бы ты в хоккей?
Все сначала… Тогда я не знал, что ответить. А теперь?…
Я не жалею об оставшихся за спиной годах – они были прекрасны. Но все сначала? Нет, даже холодок по коже прошел, когда я представил себе…
Бывает, с кем-нибудь говоришь о прошлом, и вдруг тебя пронзает: неужели ты прошел через все это? Даже не верится. Я не жалуюсь, я сам этого хотел. Это была моя жизнь, но силы, увы, не беспредельны.
В последнее время в перерывах между периодами с трудом доплетался до раздевалки: кружилась голова, ноги становились ватными. Зрители этого не видели, они видели, как я отбивал шайбы.
Так и должно быть – ведь мы играем для зрителей, а не для себя.
Ох, уж эта постоянная жизнь на виду! Под прицелом фототелекамер. В окружении журналистов, ждущих откровений, и болельщиков, требующих автографов.
Подобное бремя, вероятно, несут все известные люди.
Согласен, что хоккей – это целая жизнь. Но жизнь, оказывается, многообразнее, интереснее и чем-то тяжелее моей самой любимой игры. Думал, уйду со льда, будет много свободного времени.
Смогу почаще бывать дома, воспитывать детей, ходить в театр, на любимую рыбалку. Ведь раньше эти и другие земные радости были мне недоступны. Я приезжал домой нечасто. Как в гости.
О рождении дочери узнал во время турне по Америке. А когда приходил домой и спрашивал сына: «Где твой папа?» — он вел меня к телевизору или к моей фотографии.
Сейчас, когда я задумываюсь над тем, почему он так не любит хоккей, начинаю строить догадки: может быть, ему в раннем детстве не хватало отцовского внимания и он невзлюбил то, что мешало нам чаще быть вместе? И хотя Дима по нашему родительскому настоянию одно время занимался баскетболом, но особого интереса к этой игре, да и к другим видам спорта я, к сожалению, за ним не замечаю.
Да и характер у него слишком мягкий, покладистый, не приспособленный для жесткой спортивной борьбы. Конечно, я никогда особенно не хотел, чтобы сын стал продолжателем моего невероятного трудного дела, — занял место в хоккейных воротах.
Но все-таки как больно и обидно становится, когда во время трансляции хоккейного матча Дима уходит к себе в комнату. Я смотрю ему вслед и думаю: как быстро он вырос. Вырос без меня.
И что я могу сделать, чтобы наладить наш духовный контакт, чтобы он тоже почувствовал прелесть спорта, которому я отдал лучшие годы своей жизни.
А вот из дочки Иры спортсменка могла бы получиться хорошая. Настойчивая, боевая девочка. Но так вышло, что она стала заниматься в подготовительной группе при хореографическом училище. Может, когда-нибудь станет балериной.
Во всяком случае, уже сейчас, в девять лет, балет она смотрит с огромным удовольствием.
Кстати, я тоже сейчас стал чуть ли не балетоманом. За последние полтора года мы с женой посмотрели почти весь репертуар Большого театра.
И вообще теперь после работы (я работаю заместителем начальника отдела спортивных игр ЦСКА) мы стараемся с Таней как можно чаще бывать в кино, театрах, на выставках. Чувствую себя в каком-то долгу перед женой.
Я играл, тренировался, уезжал в турне. К тому же я – человек военный, офицер.
А она, с ее удивительной скромностью, вынуждена была большинство вечеров проводить дома в одиночестве перед телевизором. Мыслимо ли – после нашей свадьбы до конца моей хоккейной карьеры мы ни разу с ней вместе не встречали Новый год!
И ни разу я не слышал от Тани ни упрека, ни каприза.
До, большой спорт требует от человека предельной самоотдачи. Но сказывается это не только на самом спортсмене. Страдают все близкие ему люди.
Потому что коротких передышек между хоккейными баталиями не хватает, чтобы перестроиться и заняться обычными семейными делами.
Правильно говорят, что у спортивной медали две стороны. Одна блестящая, которую видят все, и другая – невидимая, давящая на сердце.
Я не привык жаловаться на трудности. Но тут хочу поделиться психологическим наблюдением, которое знакомо каждому спортсмену, расставшемуся со спортом. На льду я был
